«Жертвы воспринимаются насильниками»: Кожевникова — о расщеплении восприятия, факторе психосоматики и проблемах МОК

Российские спортсмены стали не только чаще болеть, но и тяжелее справляются с инфекциями из-за ослабленного иммунитета. Многие из них на взводе из-за желания выйти на пик формы к возможной отмене санкций. Об этом в интервью RT рассказала двукратный призёр Олимпийских игр и известный спортивный психолог Елизавета Кожевникова. По её мнению, сложно понять, как долго может продлиться отстранение от стартов, так как реакции со всех сторон настолько незрелые и эмоциональные, а ситуация способна развиваться каким угодно образом.

• © Фото: соцсети

— Нынешний сезон достаточно специфичен: атлеты полноценно тренируются с тем, чтобы выйти на пик своей формы, но при этом они лишены возможности выступать на действительно значимых соревнованиях. Это добавляет вам проблем как психологу?

— Я бы скорее говорила о другой проблеме, физиологической. Которая, возможно, связана с многократными вакцинациями. Понятно, что необходимость делать прививки была для спортсменов неизбежной, иначе они просто не смогли бы нигде выступать, и подавалось всё в том ключе, что польза от вакцинации выше, чем потенциальный вред. Но сейчас мы наблюдаем совершенно очевидное снижение иммунитета. В частности, команда, с которой я достаточно плотно работаю и которая была вакцинирована по меньшей мере дважды, массово переболела за лето.

— Какие-то официальные медицинские данные на этот счёт существуют?

— У меня их нет. Поэтому могу просто констатировать очевидное: болеть спортсмены стали чаще и долго выбираются из этих инфекций. Шлейфом как бы идут всевозможные катаральные симптомы: насморки, дискомфорт в горле, не слишком хорошее телесное состояние. У человека появляется общая слабость, которая не может не сказываться на способности работать и выдерживать нагрузки.

— Какие сложности в работе это добавляет вам лично?

— Стало крайне сложно опираться на какие-то медицинские рекомендации, поскольку их просто не существует. Мы уже говорили с вами, что накануне ответственных стартов у многих спортсменов возникает психосоматический фактор, который они бессознательно используют как защиту от стресса. Раньше было понятно, как с этим бороться. Например, пройти тестирование и получить вердикт врача, действительно ли человек болен или это чистой воды психосоматика, когда спортсмену проще «заболеть», чем проговорить собственные страхи: что он недостаточно силён, что боится выйти на старт, боится проиграть…

Сейчас же никаких официальных рекомендаций врачи не дают, поскольку сами не очень понимают причину частых фарингитов, ринитов или латентных инфекций. У них банально недостаточно данных, чтобы считать это последствием тотальной иммунизации. Соответственно, и для меня как психолога проблема заключается в том, чтобы понять: симптомы, о которых говорит атлет, — это такая защита от чрезмерной нагрузки или реальные и пока не слишком изученные последствия COVID-19?

— Где выход?

— Теоретически хорошо бы сделать так, чтобы спортсмены находились под более плотным наблюдением врачей, чтобы те имели возможность постоянно отслеживать определённые параметры. Если же это психосоматика, важно, чтобы спортсмен имел возможность проговаривать свои страхи. Когда человек проговаривает свои негативные эмоции вслух, он тем самым как бы эвакуирует эмоциональное напряжение из тела, получает поддержку извне. В этом случае ему не надо «болеть», чтобы защититься от дискомфортного опыта. К сожалению, к психосоматическому механизму защиты прибегают многие атлеты.

Есть ещё один немаловажный фактор. Если полтора года назад все сидели по домам, сами определяли для себя ту или иную нагрузку и она была, прямо скажем, не слишком серьёзной, то сейчас ситуация кардинально изменилась. Люди не просто вернулись к полноценной работе в прежнем режиме, где подготовка очень хорошо финансируется, но они, помимо всего прочего, находятся на определённом психологическом взводе, поскольку во всех видах спорта сейчас культивируется одна и та же мысль: «Если завтра нас допустят к большим стартам, мы должны быть максимально к этому готовы».

Поэтому я и говорю о том, что важно уметь проговаривать свои эмоции. Чтобы мы могли свести к минимуму какие бы то ни было предпосылки к проявлению психосоматических реакций.

— Как часто, работая со спортсменами, вам приходилось слышать фразу: «Кому всё это нужно?»

— От самих спортсменов — ни разу. Могу точно вам сказать: когда атлет в третий или пятый раз не справляется с собой на соревнованиях и не может найти причину, в глубине души он прекрасно понимает, что ему нужна помощь. Просто потом, когда до человека доходит, что на преодоление всех негативных явлений, на то, чтобы уметь выдерживать собственные эмоции, требуются конкретные и достаточно большие усилия, срабатывает своего рода реакция противодействия, потому что сознание требует лёгкого пути. Некоей волшебной кнопки, нажав которую можно мгновенно решить проблему. Именно в этой точке в мозге возникает фраза «кому всё это нужно». Обычно она всплывает, когда люди приходят за помощью, рассказали о своей проблеме и прошли тестирование.

— В чём заключается смысл этой процедуры?

— Тестирование позволяет определить наиболее чувствительные точки, которые и запускают нежелательную стрессовую реакцию. Мы намеренно этих точек не избегаем, а углубляемся в них. Многие принимают решение не продолжать работу с психологом именно в этот момент. Это тоже своего рода защита.

— Мы много раз говорили с вами о том, что подобные соревновательные стрессы наиболее характерны для атлетов, переживших в детстве травму тренировочного насилия, боязни быть высмеянным или выгнанным.

— И сейчас могу это повторить. У такого спортсмена в момент недостижения им цели происходит чисто физиологическая реакция. Своеобразный блэкаут, блокировка всех систем. Человек чувствует себя тотально растерянным, дезориентированным. У него либо вспыхивает мощное возбуждение, похожее на паническую атаку, либо, наоборот, наступает опустошение и апатия. Когда начинаешь разговаривать, выясняется, что эти реакции прекрасно людям знакомы. Когда такие атлеты обращаются за помощью, я сразу объясняю, что мы должны научиться эти симптомы выдерживать. Перепрошить ситуацию, натренировать её до такой степени, чтобы нужная нам часть мозга не выключалась.

— Иначе говоря, любому своему клиенту вы способны после серии тестов объяснить, почему с ним происходит та или иная психологическая катастрофа?

— Ну да. Она происходит всегда по одной и той же причине: когда выключается рассудочное мышление. И ты перестаёшь делать то, над чем годами работал с тренером, и что должен показать в момент старта.

— И забываешь палки в вакс-кабине, условно говоря?

— Забываешь палки, путаешь финишные коридоры, не можешь стрелять, потому что деревенеют пальцы, и так далее.

Это такие реакции по типу детской игры «Замри!». Просто команду тебе подаёт не какой-то другой человек, а твой собственный мозг.

— В начале нашего разговора вы произнесли хорошую фразу, что на тренировках спортсмены ведут себя так, словно завтра — в ответственный бой. А как сами относитесь к текущей реальности? Есть ощущение, что отстранение российских атлетов от международных стартов может быть снято в ближайшем будущем?

— Честно говоря, я вообще воспринимаю всю картинку того, что происходит в мире, как какой-то паноптикум. Реакции со всех сторон настолько незрелые и эмоциональные, что ситуация способна развиваться каким угодно образом.

— Если рассматривать наименее благоприятный вариант, а именно — что отстранение затянется на годы, нужно ли психологически готовить действующих атлетов к тому, что их поколение может уже никогда не вернуться в большой спорт?

— Считаю, что нужно обязательно, и так или иначе мы с ребятами стараемся это проговаривать. Насколько такой вариант вероятен? Я бы сказала, что 50 на 50: либо да, либо нет. Пока все атлеты находятся в обойме, продолжают тренироваться, как прежде, и ситуация, что называется, не стала хронической. Но если вдруг она в таковую превратится, важно безотлагательно начинать делать соответствующие шаги. Получать образование, развивать иные профессиональные навыки, перерабатывать уже имеющиеся и перенаправлять их в несколько иное русло.

— У ваших подопечных не возникает психологической подавленности при мысли об этом?

— Пока не наблюдаю. Гораздо сильнее людей беспокоит ощущение недостаточного физического здоровья.

— Наблюдая за большим спортом со стороны, я иногда думаю, что пандемия лишь ускорила его агонию. Здесь и зашедшая в тупик борьба с допингом, и появление трансгендеров и прочих небинарных личностей, и тотальная политизированность едва ли не всех решений МОК. Может, лавочку вообще пора закрывать за ненадобностью, нет такого ощущения?

— У меня есть другое ощущение. Сейчас на передний план вышли настолько серьёзные проблемы, что они оттесняют всё то, что относится к «люксу». Спорт в том числе. В то же время я продолжаю воспринимать большой спорт как сферу, которая при всём сумасшествии текущего момента является некой константой. Ведь что сейчас происходит в мире? Идёт резкая отмена всех правил, всего рационального и разумного, на чём много лет стояло общество.

Наша Земля ведь очень маленькая. Всё связано, не существует никаких изолированных политических систем или экономик, и всем так или иначе всё равно придётся вступать в какие-то альянсы, договариваться, вырабатывать общие нормы. Поэтому мне и кажется, что людям, когда они дойдут до края в этом процессе деструктуризации и сумасшествия, обязательно понадобится что-то такое, за что можно уцепиться, как за якорь. Возможно, я рассуждаю иллюзорно, но спорт мне представляется именно таким островком стабильности и позитива.

— Соглашусь. Но каким именно будет этот спорт? Со звёздами первой величины и олимпийским принципом «Быстрее, выше, сильнее» или гендерно-уравновешенным, с культивированием мифических равных возможностей и появлением в олимпийской программе всё более и более экзотических дисциплин?

— Ну мы же понимаем, зачем всё это делается: чтобы иметь возможность торговать несколько большим количеством продуктов. Здесь, мне кажется, вообще не стоит сопоставлять тот спорт, который был в середине прошлого века, с нынешним. Нужно просто понимать, что спорт будет существовать столько же, сколько сам человек. Это заложено в человеческой сути — потребность двигаться, соревноваться. Дофамин так или иначе будет толкать людей к конкуренции.

Поэтому я совершенно не исключаю, что весь мировой спорт в какой-то момент просто стряхнёт с себя шелуху маркетингового излишества, которой так хорошо торговать в благополучные времена, и начнёт откатываться к каким-то более фундаментальным формам, которые существовали несколько десятилетий назад. И что отношение к тем же трансгендерам ещё не раз поменяется.

— Вас как психолога не удивляет, когда публичные люди начинают совершать каминг-ауты или рассказывать о каких-то глубоко личных вещах в социальных сетях?

— Я не расцениваю это как патологию. Поступать таким образом люди способны по разным причинам. Есть те, кто понимает, что просто не может продолжать держать подобные вещи в себе: уровень внутренней тревоги настолько высок, что надо куда-то её выплеснуть, чтобы не нести в одиночку. А кто-то совершает подобные шаги исключительно с целью поднять свою маркетинговую ценность, подороже себя продать.

— Другими словами, если тот или иной профессиональный мир преимущественно гомосексуален, в нём выгоднее назваться геем или трансгендером?

— Я бы говорила здесь о другом. О том, что есть совершенно очевидная связь между количеством упоминаний и контрактом. Прекрасным примером могут служить Николай Давыденко и Марат Сафин — в теннисе. Всем, кто в теме, всегда было известно, что Сафин играет менее стабильно, но он гораздо более скандален, поэтому продаёт себя по более высокой цене. Просто все спортсмены в этом отношении разные. Я бы, например, не чувствовала бы себя безопасно при абсолютной открытости в соцсетях.

— Почему?

— Дело тут не в моей внутренней закрытости, а скорее в шизофренической ситуации, сложившейся в мире. Говоря научным языком, произошло расщепление: чёрное воспринимается белым, белое — чёрным, у людей кардинально поменялось представление о ценностях. А ведь будет и следующий этап. Те же самые люди, которые сейчас ведут себя определённым образом, ещё по несколько раз переобуются, потому что такова суть расщепления: в сознании людей постоянно меняются полюса, происходит подмена понятий, жертвы воспринимаются насильниками и наоборот.

— То есть вы рекомендуете не давать никаких оценок и не делать далеко идущих выводов?

— В том числе. Сама я научилась этому, когда наблюдала, как Лэнс Армстронг из года в год выигрывает велосипедный «Тур де Франс». И старалась воздерживаться по этому поводу от каких бы то ни было эмоций, поскольку понимала, что ситуация изменится, причём очень скоро. Что, собственно, и произошло.

— На фоне всего, что сейчас происходит в мире, допинг в спорте кажется такой милой нелепицей…

— В том-то и дело. Как будет развиваться история дальше, никто из нас не знает. А вот слова, которые были сказаны по тому или иному поводу, останутся. И надо хорошенько подумать, прежде чем лишний раз открывать рот — хотя бы для того, чтобы потом не выглядеть идиотом.

— Напоследок предлагаю вам своеобразный тест-драйв. Приходит к вам завтра один из ваших биатлонных подопечных и говорит: «Знаете, Лиза, я проснулся утром и решил, что я не мальчик, а девочка». Ваши действия?

— Наверное, прежде всего напомню, что он — взрослый человек, поэтому в полной мере несёт ответственность как за свои решения, так и за их последствия. И что эти последствия обязательно будут, причём не только позитивные. Я бы вообще сказала, что первостепенная задача не только психологов, но и родителей сводится к тому, чтобы постоянно напоминать человеку об этих двух вещах. Очень бывает полезно взять листочек, разделить его пополам и написать как плюсы, так и минусы потенциального решения. А потом уже решить для себя, стоит ли это решение принимать.

Источник