«Самой страшно»: Линичук о 61 годе в фигурном катании, выволочке Грищук и Платову, степени вины тренера и «своих» судьях

Мысль о том, что вся сознательная жизнь была посвящена фигурному катанию, страшит, заявила в интервью RT Наталья Линичук. Тем не менее, по её словам, пока есть возможность тренировать, она будет делиться знаниями и опытом, а выбор в пользу академии Плющенко сделала из-за того, что Евгений тоже живёт льдом. Специалист объяснила, почему порой расстаётся со спортсменами после первой тренировки, заверила, что из любой танцевальной программы можно сделать как конфетку, так и нечто противоположное, а также предложила свои услуги всем желающим.

• Анжелика Крылова и Наталья Линичук
• © Из личного архива Натальи Линичук

Вернуться в Россию после трёх десятков лет, проведённых за океаном, и в 67 лет встать у борта в компании гораздо более молодых, зубастых и голодных до успеха конкурентов, добрую часть которых вырастила в танцах на льду ты сама, — это, как ни крути, поступок. Вдвойне неожиданный оттого, что всего пять месяцев назад Наталья Линичук говорила: «Не представляете, какое удовольствие я сейчас получаю от жизни, в которой нет фигурного катания, а есть театр, концерты, выставки…»

— Не страшно было после почти 30 лет, проведённых в Америке, возвращаться в совершенно другую реальность?

— Знаете, когда моя дочь была совсем маленькой, она говорила: «Если мама не спит, она тренирует». Когда изо дня в день по многу часов находишься на льду, территориальная принадлежность этого льда уходит на второй план. Ты полностью погружён в работу. К тому же я почти каждый год приезжала в отпуск в Россию. Не разрывала нити. Поэтому не было никаких сложностей в том, чтобы вернуться насовсем.

— Почему не вернулись раньше?

— Потому что в Америке оставалась дочь, у которой появилась семья, собственные дети. Хотелось подольше побыть рядом с ними, почувствовать себя мамой и бабушкой, помогать в меру возможностей. К тому же не в моих правилах оставлять близким кредиты, связанные с тем же домом. Нужно было их закрыть и уже потом думать об отъезде.

— Ваши спортсмены оставались на виду на протяжении почти двух десятков лет, начиная с чемпионата мира — 1992 в Окленде, где Оксана Грищук и Евгений Платов впервые поднялись на пьедестал, и заканчивая Играми-2010 в Ванкувере и бронзой Оксаны Домниной и Максима Шабалина. Потом вы как-то резко исчезли из публичного поля. Что произошло?

— Ничего. Просто в какой-то момент начинаешь понимать, что вообще-то надо начинать делиться опытом и знаниями с более молодым поколением тренеров. Появилось желание стать более спокойной в работе, что ли. Но при этом я продолжала делать то же самое, чем занималась всегда. Ощущение себя как тренера не уходит из сознания никогда в жизни. Это уже на уровне генетики.

— Не верю, что подобное переключение — лёгкий процесс. После стольких лет реально большого успеха взять и оказаться в тени…

— Наверное, всё зависит от человека. Это во-первых. Во-вторых, когда спортсмены, которые поработали с тобой не слишком долго, не стали чемпионами, не вышли на олимпийский подиум, подходят к тебе через какое-то время и благодарят за то, что именно с тобой пришли к пониманию, как достигать своей цели, как продолжать идти к ней, преодолевая себя, и так далее — это тоже большая награда. Не хочу сказать, что за короткий период времени люди способны стать невероятно сильными личностями, но подтолкнуть спортсменов к тому, чтобы они развивались и в этом направлении тоже, чтобы они не потерялись в жизни, нашли себя, мне, думаю, удавалось.

— Не потеряться бывает сложно, соглашусь.

— Это непросто, даже если спортивная жизнь сложилась. Если нет, ещё сложнее.

— О спортсменах высокого класса часто говорят, что все они эгоисты, и это на самом деле так. Но ведь и вами, когда вы пробивались в профессии, двигали, думаю, исключительно эгоистичные соображения. Получается, с возрастом происходит переосмысление?

— Вот вы сейчас задали вопрос, и я пытаюсь вспомнить, что чувствовала раньше и о чём думала. Больше всего мне тогда хотелось работать, работать, работать. Помню, Анна Ильинична Синилкина, которая тогда была директором Дворца спорта в Лужниках, предоставила нам единственно возможный лёд — в 23 часа, после хоккея, без заливки и без музыки. И мы катались на этом льду за полночь. У меня был автомобиль (куда не буду говорить, сколько детей умудрялось втиснуться), и я вывозила их к воротам, где ждали родители.

— Откуда такое жгучее желание работать? Недокатались сами?

— Если честно, то да. Причём сильно. Я закончила выступать в 25 лет, а в танцах это возраст, когда только начинаешь понимать, что хочешь выразить и какими инструментами для этого пользоваться.

— В своё время немало говорилось о том, что вы с Геннадием Карпоносовым намеревались оставить спорт сразу после Игр 1980 года. Мол, именно поэтому на той Олимпиаде вас максимально лояльно судили и вывели на первое место. Но, поскольку вы не ушли, на следующем же чемпионате Европы те же самые судьи просто опустили вас на третью позицию. Есть в этом доля правды?

— Мы никогда не заявляли, что уходим. Другой вопрос, что не только в танцах, но и в фигурном катании в целом многие чемпионы оставляют лёд сразу после Игр, не всегда едут даже на чемпионат мира. Это как бы такое негласное правило, что ли. Но это я понимаю сейчас, как тренер. А тогда мне просто хотелось кататься. Независимо от того, что думает по этому поводу кто-то ещё.

До Олимпиады мы выиграли два чемпионата мира, а в 1980-м в Дортмунде Геннадий упал, и первыми стали венгры (Кристина Регёци и Андраш Шаллаи. — RT).

— Когда Оксана Грищук и Евгений Платов приняли решение идти на вторую Олимпиаду, ещё оставаясь у вас в группе, Елена Чайковская заметила, что, на её взгляд, вы совершенно не должны быть заинтересованы в том, чтобы эти фигуристы продолжали оставаться в спорте. Объяснила она тогда свои слова просто: мол, когда один и тот же атлет побеждает на протяжении многих лет, великим считают прежде всего его самого. А вот когда наставник раз за разом выводит в чемпионы новых учеников, это уже его величие.

— Я не буду спорить с кем бы то ни было, тем более со своим же педагогом, с человеком, который привёл меня к олимпийскому золоту. Могу разве что немного развернуть тему. Оксана и Евгений были очень сложной парой. Они невероятно талантливые, и им реально не было в этом равных. Не знаю даже, есть ли такие спортсмены сейчас. Но дело в том, что после Игр в Лиллехаммере ребята заканчивали со спортом каждые две недели.

Нам вообще очень тяжело далась та Олимпиада. Под Новый год Оксанка заболела и 21 день до чемпионата Европы лежала пластом. Я едва уговорила тогда Женю продолжать работать в одиночку, буквально заставила его это сделать. Первую совместную тренировку нам удалось провести только в Копенгагене.

— Теперь по крайней мере понимаю, почему на том чемпионате вы были в диком напряжении и стрессе.

— Было очень сложно убедить руководство, да и самих спортсменов тоже, что мы сможем кататься. В Федерации фигурного катания мне тогда сказали: мол, о каких выступлениях можно вести речь, если такое случилось? В те времена, надо отдать должное, можно было послать на чемпионат Европы любой российский дуэт из первой десятки и он был бы в призах. Я и сама прекрасно понимала, что три недели без тренировок — это не приговор, но очень большой вопрос. Тем не менее ребят удалось отстоять, и в Копенгагене они завоевали серебро, выиграв произвольный танец у Джейн Торвилл и Кристофера Дина и отодвинув на третье место Майю Усову и Александра Жулина. А ещё через три недели им удалось стать первыми на Олимпийских играх.

— Как и на послеолимпийском чемпионате мира в Макухари, добавлю. Вполне достаточный по тем временам послужной список, чтобы закончить карьеру.

— В принципе, ребята меня постоянно подводили к этой мысли. В конце ноября, после какой-то очередной конфликтной ситуации, я пригласила Оксану и Женю к себе домой и спокойно постаралась им объяснить: не хотите кататься — я не могу вас заставить быть чемпионами, вы должны стать ими сами. В общем, договорились с ребятами, что они заканчивают со спортом. Я открыла дверь, чтобы выпустить их из дома, и в этот момент у меня в мозгу что-то щёлкнуло. Беру обоих за шкирку, втаскиваю обратно в квартиру и, уже не выбирая выражений, объясняю, что о них думаю и что вообще они творят с собой и со своим талантом. Этого хватило, чтобы начать следующий сезон.

— На чемпионат Европы в Дортмунд Грищук и Платов тем не менее не приехали.

— Программы у нас были готовы, но ребята тогда в очередной раз решили для себя, что не хотят продолжать кататься. Мы, помню, сели со всей остальной группой в микроавтобус, чтобы доехать до аэропорта, а Оксана и Женя махали нам вслед с крыльца, прощаясь уже окончательно. Но уже после первого тренировочного дня я позвонила им и сказала: «Значит, так, надеваете коньки, выходите на лёд, делаете то-то, я через несколько дней приезжаю, и мы готовимся к чемпионату мира».

Вот и получилось, что, практически не тренируясь, мы поехали на чемпионат мира в Бирмингем и его выиграли.

— Как раз там Грищук рыдала после соревнований, утверждая, что вы больше не хотите их с Платовым тренировать и даже заставили официально объявить о завершении карьеры.

— Ерунда!

— Но я и сама прекрасно помню вашу фразу, сказанную на пресс-конференции в Дортмунде, где Крылова и Овсянников стали третьими: «Бронза — это всего лишь бронза. Наша цель — олимпийское золото. За него мы втроём и будем бороться в Нагано».

— Ту фразу я сказала чисто на эмоциях после хорошего выступления Анжелики и Олега и, возможно, как раз потому, что была уверена: Грищук и Платов реально заканчивают кататься. На самом деле для меня не имеет значения, сколько раз и с кем именно тренер выиграет чемпионские медали. В своё время пять моих дуэтов побеждали на первенствах мира среди юниоров, притом что в танцах работали такие зубры, как Елена Чайковская, Татьяна Тарасова, Наталья Дубова. Понятно, что они забирали в свои группы лучших спортсменов, а я выбирала уже из тех, кого никуда не взяли.

Тем не менее и Грищук, и Рита Дробязко начинали кататься у меня. Потом появились Крылова, Марина Анисина, Ира Лобачёва, Илья Авербух. Может быть, кто-то действительно видит смысл жизни в количестве завоёванных медалей, но это не моя позиция. Более того, я никогда не ставила перед подопечными задачу выиграть во что бы то ни стало, скорее выжать здесь и сейчас максимум из себя, продемонстрировать все свои возможности.

— Ещё до того, как я включила диктофон, вы сказали: «Душа болит за российские танцы».

— Она у меня за все танцы болит.

• Наталья Линичук и Илья Авербух
• РИА Новости
• © Александр Вильф

— Отдаёте себе отчёт в том, что работать в одиночку, как работали раньше, сейчас уже нереально?

— Так ведь и раньше никто не работал сам по себе. Были второй тренер, хореограф, люди, которые приходили, чтобы сделать ту или иную постановку, которые занимались акробатикой, танцами на полу. Та же монреальская школа, которую создали Мари-Франс Дюбрей и Патрис Лозон, — она реально очень сильная. У меня ещё Албена Денкова и Максим Ставиский с канадцами боролись, притом что представляли совершенно не фигурнокатательную страну.

Когда они только пришли ко мне от Алексея Горшкова в 2005-м, мы начали тренировки с изменения техники, начали работать над скольжением. К нам на каток тогда приехала судья из Болгарии, посмотрела на Албену и Максима и ужаснулась: «Боже, что вы делаете? Они же прекрасно умеют кататься, зачем терять время?» Я тогда объяснила, что, на мой взгляд, нужна гораздо более серьёзная работа, чтобы выигрывать. Вот мы и занимались корректировкой. Приехали на NHK Trophy в Японию, и Албена с Максимом проиграли Дюбрей с Лозоном больше 16 баллов.

— Неплохое начало.

— Не помню, сколько раз за всю программу Макс тогда потерял равновесие, но ошибок было много. Он такой, эмоциональный парень, пока добирались на соревнования, веселил весь автобус. А приехали на каток — оказался эмоционально пустым. Тем не менее в том сезоне мы впервые выиграли чемпионат мира. Потом ещё один, несмотря на то что за канадцами тогда стояли большие силы. До сих пор я отношусь к Албене и Максиму с невероятным уважением. Они для меня совершенно особенная пара.

— Неприятный вопрос, возможно. Накануне Олимпиады в Ванкувере вы реально считали, что Оксана Домнина и Максим Шабалин способны соперничать с Тессой Вертью и Скоттом Моиром?

— Да с кем угодно! Домнина и Шабалин — умопомрачительно талантливая пара. Если бы не травма колена… Помню, на нашем тренировочном катке надо было подняться на несколько ступенек, чтобы попасть в раздевалку. Каждый раз, когда я была на льду с другими спортсменами, а Максим с Оксаной приходили на тренировку или уходили с неё, я видела это движение коленом, которое надо сделать, чтобы шагнуть на ступеньку, и рыдала. Потому что понимала, что надо выходить на лёд, надо готовиться к Олимпиаде, а как готовиться, когда колено приносит такие жуткие страдания?

— Бывший тренер пары Алексей Горшков в разговоре со мной признался, что решение выступить на чемпионате Европы — 2008 через две недели после операции принималось коллегиально с участием врача команды, но потом всю вину за последствия в виде тяжелейшего рецидива свалили на тренера.

— Я не хочу сейчас на кого-то нападать, в чём-то винить, но кто в таких случаях принимает решение, если не тренер? Когда Грищук не каталась перед чемпионатом Европы в 1994-м, именно я доказала, что они смогут выступать. Понимала, что это моя зона ответственности. Что ни один здравомыслящий человек в федерации никогда в жизни не возьмёт на себя вину в случае чего. Особенно когда речь идёт о выступлении на главных соревнованиях. Мне кажется, тренер всегда должен защищать своего спортсмена.

— В своё время Этери Тутберидзе рассказывала, как мыкалась по каткам после возвращения из Америки и ни на одном из них не могла найти лёд. У вас, получается, таких трудностей никогда не было в принципе?

— Почему же? Были. Когда я только начинала тренировать, мне моё начальство сказало: «Аренду льда оплатим, но каток ищи сама». Я нашла. Да, в очень неудобное ночное время, но нашла же? Намного сложнее было понять после ухода из спорта, что мир больше не крутится вокруг тебя. А льда достаточно, было бы желание. Хотя, знаете, буквально на днях меня спросили: сколько лет вы в профессии? На автомате я ответила, что в общей сложности нахожусь в фигурном катании 61 год. Когда произнесла вслух эту цифру — мне самой стало страшно.

— Несмотря на это, вы приняли предложение Евгения Плющенко работать у него в академии. Получается, не только недокатались, но и недотренировали?

— Получается, так. Во всяком случае, пока у меня есть возможность, я хочу делиться знаниями и опытом. У меня были и другие предложения в плане работы, но Плющенко подкупил тем, что живёт льдом, как и я сама. Ищет, пробует, стремится, создаёт условия для спортсменов. У меня это вызывает огромное уважение.

— Ваша работа сейчас — это дуэт Арина Ушакова — Валерий Ангелопол. Или есть другие ученики?

— Я открыта для всех. Помогаю Евгению с одиночным катанием. Сейчас планируется, что буду работать на новом катке, где открылось отделение танцев. Вообще, давая объявление о наборе, мы написали, что принимаем в школу всех детей от десяти лет и старше. Не имеют значения ни разряд, ни опыт катания, главное — ребёнок должен уметь стоять на коньках.

— А потом приходит Линичук и кладёт шайбу на голову?

— О, хорошо, что вы напомнили об этом. Не так давно я даже получила сообщение от директора катка, на котором работала в США, что они очень скучают по нашим тренировкам. И видеоролик выложили. То есть моё упражнение с шайбой помнят все. Зачем оно? Затем, что тренер должен найти для каждого спортсмена не только свою линию подготовки, но и учесть все технические аспекты, которые нужны для того, чтобы создать чемпионскую пару. Вот и приходилось ломать голову: как добиться нужного положения тела, скольжения, осанки. Соответственно, появлялись шайбы, хулахуп…

— Сейчас, наверное, у вас самый приятный, конфетно-букетный период в работе, когда спортсмены изо всех сил хотят понравиться?

— Конфетно-букетный период обычно заканчивается у меня на первой тренировке, после того как дам спортсменам пару-тройку упражнений. На этом этапе обычно и выясняется, продолжаем мы вместе работать или лучше даже не начинать. Другой вопрос, что сейчас более первостепенно подобрать правильный тренерский штаб.

— У меня сложилось впечатление, что два года нашей изоляции подсознательно вызвали у тренеров желание не тратить лишних денег — на постановщиков, поиск музыки, на костюмы. Ничем другим я не могу объяснить разницу между интереснейшими программами мирового танцевального топа и тем, что происходит внутри российских танцев на льду. И дело здесь не в массовом распаде пар, как мне кажется.

— Я знаю другое. Из любой программы можно сделать как конфетку, так и нечто совершенно противоположное.

— Это в большей степени вопрос постановщика или тренера?

— И исполнителя тоже. Если он молодой и не слишком опытный, его надо подготовить, подсказать, дать какие-то вводные, которые помогут фигуристам раскрыться. В какой-то момент, когда только начинала тренировать, я, например, совершенно сознательно перестала выходить на лёд в коньках. Поскольку увидела, что все мои спортсменки пытаются копировать мои же движения. А мне не надо, чтобы копировали меня. Мне надо, чтобы фигуристы развивались сами.

— Пытаюсь представить вас у борта в нынешней реальности и понимаю, что рядом будут стоять более молодые, более амбициозные, более голодные и гораздо более безжалостные коллеги, чем когда-то были те зубры, с которыми вы начинали соревноваться. Готовые переступить через любого, кто окажется на их пути. Такая перспектива не пугает?

— Знаете, меня всегда чисто по-тренерски восхищал Станислав Жук. Одно время я даже сильно жалела, что он тренирует на катке ЦСКА, а я на «Динамо» и, соответственно, не имею возможности прийти к Жуку на тренировки и посмотреть, как он работает. Мне кажется, наши прежние установки — с этим не общайся, к этому не приближайся, с тем не говори — привели к тому, что мы очень много потеряли в профессии. Потому что, общаясь, ты задаёшь какие-то вопросы, учишься, совершенствуешься сам как тренер. Вот я как раз и хочу привнести в танцы какое-то другое ощущение конкуренции, другое ощущение борьбы за медали. Моя позиция в этом плане проста: ребята, если я могу вам чем-то помочь, даже с учётом всего того, о чём вы сказали, — я готова. И конкурировать тоже готова.

— При этом у вас даже нет «своих» судей.

— У меня их и в Лиллехаммере не было. Вы должны прекрасно это помнить, кстати. Весь так называемый ресурс был сосредоточен на совершенно другой паре. Так что моя позиция — сильнее, выше, лучше.

— Но вы же не станете отрицать, что именно вам принадлежит идея создания большой и разнонациональной группы, когда тренер заведомо уверен в том, что судьи этих стран окажутся в нужный момент на его стороне? Сейчас, насколько могу судить, то же самое делает монреальская академия танцев.

— Во-первых, это работает далеко не всегда. Во-вторых, если отбросить этот аспект, ответьте: они катаются прилично, монреальские пары?

— Более чем.

— У них постановки приличные?

— Я бы сказала, лучшие во всей танцевальной линейке.

— Ну и о чём тогда разговор? С кем нужно договариваться и против кого? В Монреале на данный момент — наиболее яркая и сильная школа. С качественным катанием, качественными программами и качественной формой.

— Но ведь проиграть можно и внутри России?

— Пока не попробуешь, не узнаешь. Я пока не пробовала ни с кем соревноваться. Дорастим спортсменов до этого уровня, посоревнуемся, и потом я вам всё обязательно расскажу.

Источник