«Что плохого в стремлении к пластике Сизерона»: Жулин о копировании стилей, музыке Рахманинова и раннем уходе из спорта

В фигурном катании нужно стремиться к тому, чтобы руки были пластичными, а линии — потрясающими. Об этом в интервью RT говорил двукратный призёр Олимпийских игр в танцах на льду Александр Жулин. По его словам, нет ничего удивительного, что его новые подопечные отчасти копируют предыдущих — ушедших из спорта Викторию Синицину и Никиту Кацалапова. Жулин также объяснил, чем сложна для постановок музыка Рахманинова и Pink Floyd, рассказал, почему ему комфортно работать с хореографом Сергеем Петуховым, и отказался комментировать возвращение Натальи Линичук.

• Александра Степанова и Иван Букин
• РИА Новости
• © Александр Вильф

На третьем этапе Гран-при России по фигурному катанию сразу два танцевальных дуэта Александра Жулина поднялись на пьедестал: Александра Степанова — Иван Букин одержали первую после годичного перерыва победу, а Елизавета Шанаева — Павел Дрозд увезли из Красноярска серебро.

— В этом году на вас достаточно внезапно свалилось огромное количество работы, за которую вы взялись с большим энтузиазмом. Неужели после того, как из спорта ушли Виктория Синицина и Никита Кацалапов, не возникло желания тоже взять паузу, построить дом среди сосен, о котором, знаю, вы давно мечтаете?

— Как-то так сложилось, что после каждой из моих девяти Олимпиад мне удавалось находить для себя новый вызов. Достаточно отдохнуть два-три месяца, чтобы соскучиться по работе и опять в неё впрягаться. Желательно, конечно, чтобы был мощный материал, с которым можно решать задачи медального уровня. Это для меня прямо как глоток свежего воздуха. А дом, о котором вы упомянули, я как раз сейчас строю.

— Александра Степанова — Иван Букин — это мощный материал?

— Это очень, очень хороший материал. В моём понимании, эта пара однозначно не сказала своего последнего слова.

— Почему вы не захотели поменять танец, с которым эти фигуристы к вам пришли, поставить что-то своё?

— Во-первых, мне понравилась музыка — саундтрек из фильма «Пассажиры». Во-вторых, постановкой этого танца занимался Максим Ставиский, он придумал много интересных вещей. Плюс ребятам самим очень нравится эта постановка. Вот я и подумал: для чего же тогда её менять, где логика?

Другое дело, что я много чего в этом танце перелопатил. У ребят не было поддержек, мы их придумали. Сделали удобные заходы на эти поддержки.

— Хоть в какой-то степени вы сейчас представляете, в каком ключе станете работать с этой парой в следующем сезоне? Или время говорить об этом ещё не пришло?

— Я обычно сначала знакомлюсь со спортсменами, присматриваюсь к ним, и только потом появляются какие-то мысли в отношении программ. Пока мы с Сашей и Иваном находимся в самом начале пути. В конце сезона соберёмся и спокойненько всё обсудим. Я вообще люблю разговаривать с учениками, люблю выслушивать их мнение. В конце концов, это не мне, а им катать программу. Хотя бывает, что я завожусь и потом долго отстаиваю свою точку зрения.

Так было, например, с Викой и Никитой. Музыку Баха — вторую часть Третьей оркестровой сюиты, известную как Air, — нашёл и предложил я. Вике она не нравилась категорически — соответственно, она сопротивлялась. Говорила, что видит себя в каком-то дворцовом платье, ходит в нём по дворцу неизвестно зачем и куда. Я буквально умолял дать мне возможность поставить программу, хотел, чтобы Вика её услышала, почувствовала в ней воздух. В итоге это получилось.

— Судя по тому, что сейчас под ту же самую мелодию катаются Елизавета Шанаева и Павел Дрозд, музыка вас не отпускает?

— Ну да, люблю я это произведение.

— Все годы, что я наблюдаю за вашей тренерской деятельностью, убеждают меня в том, что во главе всего у вас стоит именно любовь. Вы не можете работать с фигуристами, если не любите их. Не станете использовать музыку, если она вам не нравится. Насколько сложно полюбить пару, которая многие годы была соперником?

— Для меня никакой проблемы в этом нет. Отношение зависит прежде всего от человеческих качеств тех, с кем работаешь. Я всегда очень хорошо относился к Степановой и Букину, уважал их как спортсменов. А после того, как мы пересеклись с Ваней на «Ледниковом периоде», понял, что он просто замечательный человек. С ним очень легко работать к тому же. Прекрасно понимаю, что пережили Ирина Жук и Александр Свинин, когда ребята ушли от них после стольких совместных лет, поэтому сразу позвонил Саше.

— Ещё не дав согласия взять дуэт в свою группу?

— Нет, уже после того, как мы договорились с ребятами о сотрудничестве. В нашей профессии, считаю, должны быть определённые этические нормы — например, я сам никогда слова плохого не скажу про бывших тренеров. Поэтому посчитал правильным позвонить. Сказал, что ребята у меня были, объяснил, что со своей стороны я ничего не предпринимал для этого перехода, что это целиком и полностью решение спортсменов.

— Пока Степанова — Букин катались у прежних тренеров, в адрес Саши всегда звучало, что у неё наблюдаются определённые проблемы с качеством катания. Разделяете такую точку зрения?

— У каждого спортсмена есть те или иные проблемы. Соответственно, они были и у Саши, и у Вани. Но это нормально: идеальных людей в нашем мире не существует. Моя задача как тренера — по возможности эти проблемы искоренить: где-то научить, где-то подчеркнуть достоинства, спрятать недостатки.

— Несколько лет назад вы сказали мне в интервью, что в танцах уже всё давно придумано и ничего нового изобрести невозможно.

— Наверное, я был тогда на что-то очень зол.

— Видимо, на то, что Габриэла Пападакис и Гийом Сизерон продолжают у всех выигрывать, в то время как ваши Екатерина Боброва и Дмитрий Соловьёв, пропустив три чемпионата мира подряд, завоевали на чемпионате Европы только бронзовую медаль.

— Может быть.

— Сейчас вы следите за тем, что происходит в мировых танцах?

— Обязательно. Смотрю все прокаты на телефоне.

— Новый произвольный танец Мэдисон Чок — Эвана Бейтса произвёл на вас впечатление?

— Честно говоря, не особо. Что у них действительно хорошо, так это чистота элементов. В монреальской группе танцоров вообще очень качественно учат элементам. Каждый раз, глядя на это, думаю, что нам всем и мне в частности нужно обратить внимание прежде всего на эту составляющую. Но сравнивать Чок — Бейтса или кого-то ещё с Лизой Худайбердиевой — Егором Базиным или со Степановой — Букиным я бы не стал. Сравнивать можно, когда люди катаются в одной разминке.

— Я вообще не веду речь о сравнениях. Но мне понравилась программа американцев. Понравилась идея, выбор музыки, исполнение, поддержки. Не ожидала, что Мэдисон и Эван смогут настолько свежо и неожиданно себя показать, притом что обоим уже за 30. А вот у наших пар в этом сезоне я пока не вижу программ, которые заставили бы зрителя ахнуть.

— Это всего лишь ваше мнение, оно может разниться с моим.

— Потому и хочется услышать ваше.

— Мне совершенно не зашла первая часть танца американцев. Ну, во-первых, Pink Floyd — своеобразная музыка. Что ты там можешь изобразить актёрски? Ничего. Можно руками показать часы, что Мэди с Эваном и делают. Во второй части они нашли интересное решение в пластике: некоторые вещи исполняют, как в рапиде. Да, это мне понравилось, в этом я увидел определённую новизну. Но всё происходит на очень маленькой скорости. Так что вообще не скажу, что был эффект «вау».

А вот программа Пападакис и Сизерона «Моцарт» в своё время произвела на меня колоссальное впечатление, когда с 13-го места на своём первом чемпионате мира в 2014-м они через год скакнули на первое в Шанхае. Та постановка действительно воспринималась как шедевр, прорыв.

Такое же впечатление на меня производили некоторые танцы Тессы Вертью — Скотта Моира. Вот их Pink Floyd в 2009-м реально был выдающимся. Когда они сделали первую поддержку, у меня просто культурный шок случился.

— Если говорить о тех программах наших танцоров, которые вы видели на открытых прокатах и на этапах российского Гран-при, на кого вам было интересно обратить внимание?

— Свои пары я хвалить не хочу и не буду. Чужие тем более. Поэтому давайте эту тему оставим. Обсудили Чок — Бейтс, и достаточно. А так, я очень люблю своих фигуристов. И буду стараться, чтобы хореография, пластика всё-таки были у них необычными.

— Вы же понимаете, что вокруг вашего вида спорта сейчас появилось огромное число своих и чужих фанатов, которые очень внимательно смотрят все выступления, всё подмечают. В том числе и то, что каждый из ваших новых дуэтов хоть чем-то, но повторяет стиль Синициной — Кацалапова, их программы.

— А может быть, мы к этому стилю сознательно стремимся? Не задавали себе такой вопрос? Для меня все мои пары совершенно разные. Если кто-то начнёт подмечать, что у них одинаковый стиль скольжения и качество катания, так это хорошо — значит, люди в правильном направлении двигаются: правильно скользят, у них красивые линии. Этого ещё никто не отменял. В вашем виде спорта тоже ведь можно сравнивать Дмитрия Саутина и Грега Луганиса. Кто из них был лучше? Наверное, всё-таки Луганис, у которого были более чистые линии. В фигурном катании точно так же надо стремиться к потрясающим линиям, к тому, чтобы были пластичные руки. Мы очень много над этим работаем. Что плохого в том, чтобы стремиться к пластике Сизерона?

— Вы сами говорили, что Гийом в своей пластике уникален и повторить это невозможно.

— Я не сказал «повторить» — я сказал «стремиться». Я же не призываю копировать Филиппа Канделоро! Он был очень своеобразным на льду.

— Сразу вспоминается, как Игорь Москвин придумал гротесковый, опереточный стиль для Тамары Москвиной и Алексея Мишина, поскольку понимал, что из фигуристов с такой фактурой бессмысленно лепить Людмилу Белоусову — Олега Протопопова.

— Совершенно верно. По правде говоря, я давно мечтаю вернуться в постановках к джазу, к «Серенаде Солнечной долины», к другой танцевальной музыке, которая мне нравится. Но боюсь, что не стрельнёт. Сейчас в танцах на льду в моде некие, как мы говорим, нудли.

— Спасибо Габриэле с Гийомом?

— Именно. А почему это произошло? Потому что под такую музыку удобно делать дорожки шагов на четвёртый уровень сложности. Если сделать дорожку под рок-н-ролл, за неё, скорее всего, уровень окажется не выше второго: ты просто не успеешь показать рёбра, показать качественное катание.

— Помню, меня дико расстраивало на Олимпийских играх в Лиллехаммере, что вы с Майей Усовой — такие вычищенные, стильные, красивые — проигрываете довольно небрежному рок-н-роллу Грищук и Платова, который настолько быстр, что судьи не успевают отслеживать ошибки.

— Объясню. В то время не существовало такой детальной системы оценивания, как сейчас. Поэтому рок-н-ролл Грищук и Платова был для всех как глоток свежего воздуха. Я ж не дурак — видел реакцию публики на чемпионате Европы, понимал, когда Оксана с Женей понеслись как сумасшедшие, что это реально круто. Невероятно крутейший танец по тем временам! Добавь в него сейчас крюки, выкрюки и скобки — ни одного элемента чисто выполнить не получится. Вот и всё.

— Сразу вопрос, косвенно связанный с предыдущим. Вы верите, что Наталья Линичук, начав работать в России после паузы длиной 13 лет, сможет стать конкурентоспособной?

— Я не разговариваю об этом человеке. Вообще.

— Принято. А вообще в танцах случалось, чтобы тренер возвращался в профессию после долгого перерыва?

— Такого не припомню. Для того чтобы вернуться, надо полностью быть в материале всей этой новейшей истории, досконально знать правила прежде всего. А это тяжело. Мне, например, очень помогает, что на наших тренировках постоянно присутствует Петя Дурнев. Мы бы сами не справились. Иногда думаешь, что ты всё сделал гениально, а потом приходят специалисты и говорят: здесь неправильно, здесь неправильно, а здесь вообще всё выбросить нужно. Поэтому общение с техническими контролёрами, с судьями тренеру нужно обязательно. Чтобы с самого начала понимать, в том ли направлении движешься.

— У меня сложилось впечатление, что, работая со спортсменами очень высокого класса, тренер в какой-то момент начинает бояться экспериментировать. Потому что в голове уже прочно сидит: если судьи уже не раз высоко оценивали определённый стиль, нет никакого смысла от этого стиля уходить и придумывать что-то новое.

— Ну да, есть такое.

— Насколько сильно это давит психологически?

— Сильно. Особенно когда ставишь программы чужим спортсменам. Допустим, ты хочешь пойти на какой-то эксперимент. Но тут же появляется мысль: а вдруг программа не получится и ты просто подставишь человека, который тебя пригласил? Да и его спортсменов тоже. А программа может не получиться у кого угодно. Это невозможно предвидеть.

— У вас были ситуации, когда не получалось?

— Были. С Ксенией Столбовой и Фёдором Климовым, например. Евгении Медведевой в своё время не зашла музыка Шварца. Я прямо горел той идеей, но, когда Женя поехала, увидел, что музыка её просто съедает, настолько она масштабна. Выкатать её, наверное, могли фигуристы уровня Елены Бережной и Антона Сихарулидзе. А вот «Шербургские зонтики» сработали на Медведеву прекрасно.

Второй концерт Рахманинова тоже очень сложная музыка. Она вынимает из тебя всю душу, все силы, можешь к третьей минуте просто встать. Единственный, кто у меня справился с Рахманиновым, это Кацалапов. И то не сразу. Мы поставили танец в тот год, когда Никита с Викой получили травму на чемпионате страны, и ребятам долго не хватало физики, чтобы вытянуть прокат целиком. Мы катали танец кусками, и уже тогда я видел, что это может быть гениально. А вот в парном катании, пожалуй, только Артур Дмитриев с Оксаной Казаковой оказались способны справиться с этой музыкой.

— Я бы сказала, что музыка Рахманинова заточена скорее не под девочку, а под партнёра.

— Согласен. Это такая абсолютно мужская история. Совершенно не элгэбэтэшная.

— Своим танцорам вы сейчас ставите программы самостоятельно?

— Вместе с Сергеем Петуховым. В этом году работать с Худайбердиевой — Базиным и со Степановой — Букиным мне помогал Игорь Оршуляк — он занимался с ребятами актёрским мастерством. Я никогда не буду стесняться приглашать к себе специалистов со стороны, как приглашал Раду Поклитару к Бобровой — Соловьёву. Видел работу этого хореографа на сцене, был просто влюблён в его постановки. Программу Кате с Димой тогда ставил я сам, но она легла на идею, которую предложил нам Раду. Когда есть готовая концепция танца и ты понимаешь, про что она, тренеру становится намного проще работать.

Но сейчас я пришёл к выводу, что, кроме Петухова, нам никто не нужен. Сергею я полностью доверяю во всём, что касается хореографии.

— В этом сезоне, как и в прошлом, в танцах было много достаточно внезапных переходов, причём не только в вашу группу. Вы понимаете, почему спортсмены уходят, даже когда являются у своих прежних тренеров единственными? Чего они ищут?

— Если человек уходит, это, как правило, означает, что его что-то не устраивало. Хотя глубоко я никогда не копаю, не спрашиваю о причинах. Иногда между людьми элементарно не складываются личные отношения. Или кто-то хочет большего комфорта. Хотя, например, в случае с Этери Тутберидзе я вижу, что абсолютно все, кто от неё уходил, в этом решении проиграли. Это прямо видно невооружённым глазом.

— Я бы говорила скорее о том, что на протяжении двух олимпийских циклов существовала некая отработанная технология, заточенная на короткий промежуток времени. С точки зрения медалей это было совершенно оправданно. Но ресурс организма при такой работе очень быстро иссякает. Плюс начинаются постоянные сопутствующие травмы. Ровно то же самое происходит в любом виде спорта, включая циклические, если спортсменам в юниорском возрасте давалась чрезмерная нагрузка. На мой взгляд, дело именно в этом, а не в смене тренера.

— Может быть, может быть. К счастью, танцы — это такой вид спорта, где можно спокойно кататься до 37 лет. Глядя на Шарлен Гиньяр и Марко Фаббри, на Чок — Бейтс, я всё больше в этом убеждаюсь.

— Сами не жалеете, что рано оставили спорт?

— Я??? Нет, абсолютно. Жалеть надо, когда человек совсем уходит из жизни. Не считаю, кстати, что рано завершил карьеру. Скорее, на пике — в 30 лет. Немножко жалею разве что о том, что в Лиллехаммере не был чуть-чуть моложе. Не хватило мне там физики, чтобы бороться с совсем юными Грищук и Платовым. А Кристоферу Дину не хватило физики, чтобы бороться со мной.

Источник